Какой тип режима может придти на смену путинскому

Политолог Тимоти Фрай отмечает, что Россия представляет собой парадоксальный случай, при котором есть серьезные основания и для оптимистичных, и для пессимистичных прогнозов.

Сейчас, когда российская экономика провисла, поддержка правительства падает и даже заоблачные рейтинги одобрения Владимира Путина начинают сползать, рассуждений о политической стабильности в России более чем достаточно. Некоторые настаивают, что близок неминуемый коллапс путинского режима, другие более осторожны. Недавний опрос экспертов, проведенный Foreign Affairs, показал, что большинство не видит политических перемен в ближайшей перспективе, но немало и тех, кто с этим не согласен. И в любом случае наши возможности предсказывать политические события в России никогда не были особенно велики.

Начнем с плохих новостей.
Политологи часто утверждают, что характер действующего режима помогает предсказать тип режима, который придет ему на смену. Рассмотрим недемократические государства. Мы часто подразделяем их на однопартийные системы, как Китай, военные диктатуры, как Египет, и персоналистские режимы, как Россия. При персоналистском режиме один лидер, в данном случае Путин, стоит над политическими партиями и над военными, определяет, у кого есть доступ в высшие кабинеты, и имеет особое влияние на политику.

Для любого типа недемократического государства характерны определенные сценарии политических перемен. Основываясь на истории всех недемократических режимов с 1946-го по 2008 год, профессор Рочестерского университета Хейн Гуманс пришел к выводу, что страны с персоналистскими режимами, как в России, подвержены политической нестабильности при переходе власти.

В 70% автократий политические перемены произошли неконституционным путем — через перевороты или революции. Для сравнения: таким способом закончили существование 47% военных режимов и 19% однопартийных.

При персоналистском режиме у правителя значительно более мрачные перспективы после ухода от власти: 80% бывших лидеров оказались в изгнании, тюрьме или погибли. Аналогичная судьба постигла 41% лидеров военных режимов и 25% глав однопартийных государств.

Шансы на переход к демократии после персоналистского режима также достаточно слабы: только в 49% случаев на смену автократии пришло более демократическое государство, хотя 78% военных режимов закончились переходом к демократии. С большой вероятностью персоналистская система породит другой недемократический режим. Добавим к этому, что автократические государства более склонны к международным конфликтам, чем другие типы недемократических режимов. Все это выглядит очень пессимистично с точки зрения глобальной стабильности, если учесть, что российский режим в высшей степени персоналистский и занимает очень большое место в мировой политике.

Но есть аргументы и в пользу более оптимистичного взгляда на политические перемены в России.

Многие исследования показывают, что уровни доходов и образования должны коррелировать с типом государственного устройства. В сравнении с другими странами Россия слишком богата, а ее население слишком образованно для такого недемократического режима.

Есть разные точки зрения на то, как конкретно благосостояние и образованность населения связаны с политическими переменами. Некоторые считают, что эти факторы порождают здоровое гражданское общество, способное противостоять государственной власти. Другие указывают на глубокие перемены в общественных ценностях и мироощущении. Есть и те, кто утверждает, что хотя благосостояние в стране и не способствует свержению автократий, но при падении автократического режима в более богатой стране выше вероятность того, что по той или иной причине на смену ему придет демократическое устройство.

Если существует связь между благосостоянием и типом политического режима, то перспективы России более оптимистичны. Россия с ее ВВП в $25 411 на душу населения богаче, чем 15 из 16 латиноамериканских демократий. Измерить уровень образования сложно, по многим формальным показателям у России очень достойный результат: уровень образования там выше, чем во всех латиноамериканских демократиях. Это позволяет предположить, что политические перемены, каким бы путем они ни произошли в России, должны привести к более демократической альтернативе. В пользу этого свидетельствует и высокий уровень урбанизации, а также значительная культурная и этническая гомогенность.

Разумеется, в игру могут вступить другие факторы, но вероятность того, что они окажутся решающими, ниже. Россия богата нефтью, но не так, как многие другие нефтяные государства: у нее есть потенциал для развития других секторов экономики. В России значительное экономическое неравенство, но оно меньше, чем во многих латиноамериканских демократиях. Но, вероятно, важнее всего то, что претензии России на роль глобальной державы могут затруднить политические перемены.

Короче говоря, Россия либо на опасном пути, либо нет. Она близка или к переменам снизу, или к дворцовому перевороту. А может, ни к тому, ни к другому.

Большинство экспертов считает, что перемены маловероятны. Предсказывать будущее России особенно трудно, потому что обе теории имеют под собой основания, и опасно слепо следовать одной из них. Наблюдателям нужно непредвзято подходить к политическому будущему России.

Что мы точно знаем, так это то, что политические перемены в России, когда бы и каким бы путем они ни случились, будут иметь колоссальное влияние на мировую политику и на то, как мы понимаем демократизацию.